Осенью 1983 г. при прокладке водовода Днепр — Кировоград у с. Субботицы Знаменского р-на Кировоградской обл., в 6 км от правого берега р. Аджамки — левого притока Ингула, в степи было случайно открыто и полностью разрушено погребение. От него до нас дошли только остатки богатого сбруйного серебряного убора и несколько украшений, которые дали возможность заключить, что погребение, очевидно, принадлежало женщине (прим.1).
Среди украшений — литая серебряная серьга с неподвижной длинной подвеской из пяти литых, плавно соединяющихся друг с другом шариков (рис. 1,3), бронзовый проволочный (из круглого в сечении жгута) браслет (рис. 1,2), браслет из плосковыпуклой, довольно массивной, узкой бронзовой пластины с овальными концами и елочным орнаментом на поверхности (рис. 1, 1) и, наконец, нитка бус, составленная из 12 старых, сильно потертых бусин: шести шаровидно-сплющенных синих прозрачных с белыми глазками, двух прозрачно-зеленоватых 14-гранных, одной 6-гранной из зеленого непрозрачного стекла и трех сильно патинированных неопределенных типов (рис. 1,4).
Значительно богаче была конская сбруя. В нее входили 56 различных по форме и конструкции, отлитых из прекрасного чистопробного серебра блях и бляшек (рис. 1, 5—10), две обломанные и смятые, вырезанные из тонкого серебряного листа трапециевидные обкладки с остатками деревянной основы, к которой они были прибиты бронзовыми гвоздиками с крупными полушаровидными головками (рис. 1, 11, 12), и трубочка, небрежно согнутая из листа бронзы, с незапаянным швом (рис. 1, 13). Трубочка служила «держателем» подбородочной кисти, прикрепляющейся снизу к ремням узды. Разместить остальные предметы на сбруе можно только предположительно. Видимо, три «облегченные» (без дополнительной пластины на обратной стороне) большие бряхи-тройчатки (рис. 1, 5) располагались на оголовье. Их сопровождали стилистически сходные с ними сдвоенные бляхи (рис. 1, 6) и, возможно, три бляшки-наконечника в виде «строенных» полумесяцев с полушариями на рожках (рис. 1, 7). К ремням все они были прикреплены отлитыми вместе с бляхой шпеньками, закреплявшимися на обратной стороне ремней бронзовыми, тонкими, неровно нарезанными квадратными и прямоугольными пластинами (со сторонами в 4—6 мм).
Более массивные тройчатки — выпуклые и укрепленные с обратной стороны ремней тонкими сплошными бронзовыми пластинами, вероятно, закрепляли перекрестия ремней на груди и крупе (рис. 1, 10). Окончания ремней были снабжены массивными гладкими наконечниками (рис. 1, 8, 9). Серебряные тонкие накладки были частью декора седла (большая их часть, видимо, затерялась или просто не была замечена и собрана обнаружившими погребение рабочими).
В 1985—1986 гг. на месте находки этого богатого комплекса, вдоль обеих сторон водоотвода был заложен большой раскоп общей площадью 1800 м2. После снятия черноземного слоя, достигавшего здесь 0,3—0,4 м, на уровне материкового суглинка были открыты прямоугольные пятна еще двух захоронений (погр. 2 и 3), ориентированные по длинной оси запад — восток. На всей остальной громадной площади вокруг погребений никаких признаков могил или иных погребальных сооружений не было. Очевидно, три бескурганных захоронения составляли отдельный могильник. Связь погребений между собой подтверждается прежде всего четким расположением могил по линии север — юг в не¬посредственной близости друг к другу (погр. 2 находится на расстоянии 3,5 м от погр. 1, а погр. 3 — на расстоянии 2 м от погр. 2.
Таким образом, погребение 2, находящееся между погр. 1 и 3, является как бы «центральным». Оно произведено в правильно-прямоугольной в плане могиле (2,6X1,2 м) с ровными вертикальными стенками.
Глубина ее от уровня материка — 0,9 м (от поверхности—1,2 м). Никаких дополнительных конструкций перекрытий, подбоев, подстилок или следов гроба не было (рис. 2).
Скелет человека, ориентированный головой на запад, лежал вытянуто на спине с вытянутыми вдоль тела руками, череп — на левом виске. Скелет сохранился полностью, следов ритуального разрушения не прослежено; он принадлежал взрослому, довольно высокому человеку, судя по массивным костям — мужчине (2).
В ногах скелета, перекрывая левую ступню и вдоль левой голени, были уложены голова и кости ног коня. Голова ориентирована мордой на запад, ноги, отчлененные по третий сустав,— копытами также на запад. В северо-западном углу могилы находились остатки запаса пищи: лопатка, плечевая кость и несколько ребер коровы, а также красноглиняный кувшин с отбитым венчиком (рис. 2, 5). Рядом с костями лежали небольшой сильно перержавевший нож с остатками деревянной ручки (рис. 3, 5) и удила с гвоздевидными псалиями (рис. 3, )), а к востоку от них, у черепа,— два стремени и подпружная железная пряжка (рис. 3, 2, 3, 4). Вдоль левой руки были обнаружены следы коричневого деревянного тлена от колчана с восемью железными листовидными черешковыми наконечниками стрел (наконечники, как и все остальные железные предметы, сохранились очень плохо; рис. 3, 6). Очевидно, к колчану относится тонкая костяная накладка (рис. 3,7), по-видимому, обрамлявшая его устье, а также найденные среди коричневого тлена небольшая овально-рамчатая с гладким щитком литая серебряная пряжечка и соответствующая ей по стилю гладкая неправильно-пятиугольная бронзовая литая с неподвижным кольцом бляшка (рис. 2, 3, 4). Вокруг скелета — от тазовых костей до западной стенки могилы — было обнаружено 59 маленьких литых бронзовых позолоченных бляшек, прикрепленных к основе шпеньками, закрепленными на обратной стороне основы бронзовыми квадратными неровными пластинками; 31 бляшка — двойные лунницеобразные с парными шаровидными выступами с обеих сторон (рис. 4, 4). Все они были размещены на узком ремешке в ряд, соприкасаясь друг с другом полушаровидными выступами. Другой вариант бляшек этого типа (28 экз.) представлен одинарными лунницами со слегка «рифленой» поверхностью, образуемой выступающим продольным ребром.
С двух сторон лунница снабжена парными полушаровидными выступами (рис. 4. 3). Шесть из них украшают узкий ремешок, к которому они прикреплены, как и вышеописанные, в ряд, т. е. соприкасаясь узкими сторонами (полушариями). Остальные были закреплены «продольно» по краю тонкой «сатинообразной» ткани, отпечатки и кусочки которой сохранились на некоторых из них (рис. 4, 2). Расположение бляшек представляется особенно интересным. Они, очевидно, обрамляли довольно большое покрывало из ткани, следы от которой прослеживаются на бляшках. Местами по периметру оно было обшито тонким ремешком. Примерные размеры покрывала 120—130X70—80см. Им была прикрыта вся верхняя часть покойника — от бедер до головы, а также пространство между головой и западной стенкой могилы (рис. 2). Под тазовыми костями были обнаружены обломки кресала неопределенного типа, сохранилась меньшая его часть (рис. 3, 8).
Остальные обнаруженные в могиле предметы относятся непосредственно к одежде или личным украшениям покойного.
По обеим сторонам черепа были найдены два золотых проволочных кольца — серьги (рис. 2, 1), у шейных и поясных позвонков — золотые, очень тонкие обкладки пуговиц, видимо деревянных. Из-за хрупкости сохранность пластинок очень плохая, выдавленный на них орнамент едва различим (рис. 4,1). На безымянный палец правой руки был надет массивный серебряный перстень со стеклянной вставкой, закрепленной четырьмя «лапками» (рис. 2, 2).
Самой замечательной частью костюма,несомненно, является воинский пояс погребенного, пряжка и бляхи которого находились в области поясных позвонков, две из них — на тазо¬вых костях скелета (рис. 2). Он состоит из крупных накладных пряжки, 7 округло-шестиугольных блях, 10 блях с кольцом, 4 блях с прорезью и 2 небольших наконечников в виде звериных головок (рис. 5 и 6). Они литые, массивные: щиток пряжки — толщиной 2, рамки — 4, бляшек 1—1,5 мм; изготовлены из хорошего серебра и позолочены. Лицевая поверхность их довольно сильно истерта, так что позолота и некоторые наиболее выпуклые детали изображений не сохранились, позолота видна только в углублениях рисунка. В целом сохранность всех предметов превосходная. Щиток пряжки был прикреплен к ремню четырьмя серебряными «шпеньками», заклепанными на внутренней стороне ремня аккуратно вырезанными из тонкого серебряного листа кружочками диаметром до 5 мм. Такие же крепления (тремя или двумя) «шпеньками» были и на остальных предметах пояса. На некоторых из них серебряные круглые пластинки-заклепки заменены, по-видимому в процессе ремонта, прямоугольными, довольно небрежно вырезанными из бронзового тонкого листа пластинками различной величины (5X5, 4X7, 7x8 мм).
Пряжка относится к отделу треугольно-рамчатых [1, с. 36, табл. XVII] с полуовальным щитком (рис. 5, 1). Правда, следует сказать, что щиток у пряжки, изданной В. Б. Ковалевской, как и в данном экземпляре, на самом деле не овальный, а пятиугольный. Край щитка декорирован чередующимися круглыми и овальными выступами. В пятиугольное пространство щитка, поперек его вписана сидящая человеческая фигура, немного выпуклая, хорошо выделяющаяся на золоченом фоне. Человек сидит с широко разведенными коленями и соприкасающимися подошвами ступнями. Лицо с большими глазами, широким с выделенными ноздрями носом, массивными скулами. Брови и нос составляют Т-образную фигуру. В ушах серьги с подвесками из двух шариков. На лбу тонкая повязка, поддерживающая волосы, расчесанные на прямой пробор двумя длинными прядями, доходящими до колен: они как бы обрамляют фигуру с двух сторон. Такие же длинные у него усы со слегка загнутыми концами и борода, опускающаяся до ступней.
В левой руке, согнутой под прямым углом, мужчина держит тонкий Т-образный предмет (скипетр или топорик), упирающийся рукоятью в «землю» рядом со ступнями. Локоть правой руки опирается на бедро, а кисть поднята вверх в явно ритуальной позе (с тремя согнутыми и двумя — указательным и средним — вытянутыми пальцами). С обеих сторон головы изображены отходящие от нее к плечам трапециевидные предметы — принадлежности головного убора. В целом изображение поражает необычайной тонкостью исполнения. На кафтане и деталях головного убора легкими процарапанными насечками изображены складки материи, пальцы рук проработаны и отделены один от другого прорезью, выделены тонкими длинными штрихами пряди волос на голове и бороде. Кроме того, дополнительный орнамент в виде точек и штрихов нанесен на кружки и овалы, расположенные по краю щитка.
Лицевая поверхность рамки пряжки украшена двумя длинными, расходящимися в стороны острыми листьями, покрытыми мелким «елочным» узором. Соединены они в центре четырехлепестковой розеткой с примыкающими к ней с двух сторон трилистниками, перекрывающими место соединения длинных листьев с розеткой.
Не меньший интерес представляет и орнаментация остальных частей пояса.
У шестиугольных блях один угол несколько оттянут книзу, а по периметру бляхи орнаментированы чередующимися выпуклыми кружками и овалами, аналогичными тем, которые украшают край щитка пряжки (рис. 5, 2, 3).
Пространство внутри этого бордюра сплошь заполнено причудливо расположенной в ней фигурой человека в правом повороте, стоящего на левом колене. Туловище изображенной фигуры развернуто анфас, руки согнуты в локтях и, сжатые в кулачки, соединены на груди. Лицо изображено в «три четверти», на двух из них заметны как будто глаза и широкий нос. Лицо безбородое и безусое. На лбу повязка, поддерживающая волосы, собранные в пучок на затылке. От головы отходит трапециевидная лопасть, аналогичная тем, которые отходят от прически мужчины на пряжке (только меньше и короче). Шею обрамляет массивная гривна или воротник, который, вероятно, закреплял развевающийся в обе стороны «шарф». В руках человек сжимает также расходящиеся в стороны, треугольные, расчлененные на три части предметы, напоминающие крылья. На талии прослеживается тугой, в два обхвата пояс, а на ногах — брюки с раструбами и мягкие, обтягивающие изящно изогнутые ступни сапожки или туфли. Представляет интерес расположение фигуры на бляшке. Логично предположить, что нижней частью бляшки был оттянутый вниз край с крупной овально-треугольной промежуточной «вставкой» между двумя продольными овалами обрамления. Однако если рассматривать бляху таким образом, то человеческая фигура на ней окажется перевернутой (головой вправо, ногами влево). Это заставляет нас предположить, что на ремне бляшки располагались оттянутым концом вправо: в таком случае изображение смотрелось так, как его желал представить мастер, отливший его (вверх головой, вниз ногами). Нужно отметить также, что фигурки на бляшках очень сильно стерты и две из них явно отлиты вторично (по восковой модели, сделанной со старой бляхи). Обе значительно грубее, на них нет многих деталей— штриховки волос, окантовки брюк, членения шарфа, ручек и пр. (рис. 5,2).
Следующие 10 блях овально-треугольные с неподвижной петлей, в которую вставлено небольшое (18 мм) колечко со спаянными наглухо концами. Семь бляшек этого типа сохранились полностью, одна — без кольца, две — в обломках. Щитки бляшек по периметру украшены чередующимися кружками и овалами, декорированными точками и точками со штрихами. Все внутреннее пространство занято фигурой человека, все детали ее органично вписаны в неправильный овал щитка (рис. 5, 4, 5). Человек изображен сидящим в расклешенных брюках с широко разведенными коленями, ступни ног соприкасаются подошвами. Согнутые в локтях, сжатые в кулаки руки соединены у груди. В них человек держит отходящие в стороны трехчастные «крылья», аналогичные изображенным на шестиугольных бляшках. Лица на всех (кроме одной) бляшках сильно стерты или плохо отлиты и затем небрежно и неверно обработаны резцом. Они изображены в «три четверти», как и на предыдущих бляшках, лица безусые и безбородые. На шее гривна или воротник. На лбу узкая повязка, волосы собраны на затылке в пучок, на одной из блях видно, что от уха спускается к гривне, видимо, серьга в виде, стерженька из трех кружочков. С обеих сторон головы трапециевидные лопасти, являющиеся частью прически (как у бородатого мужчины на пряжке). Очевидно, несмотря на безбородые и безусые лица, на всех 17 описанных бляхах изображены мужчины. Основанием для этого служит весьма выразительное изображение лотоса в центре сидящих фигурок (под кулачками).
В заключение следует сказать, что бляшки этого типа изготовлены были двумя мастерами, или, как и в предыдущей серии бляшек, в «две отливки». К изделиям одного из них (к первой отливке) следует отнести всего две бляшки. Изображения на них великолепно отлиты и затем тщательно проработаны тонким резцом (рис. 5, 5). Именно на них более или менее четко видны черты лица, серьга, лотос, пальчики на руках и изящные тонкие ступни. Остальные восемь блях являются не очень удачными копиями (отливками) с двух первых (рис. 5, 4). Обработка резцом грубая, с ошибками: лица с двумя или тремя непонятными дырками, серьги отсутствуют, пальцы на руках не проработаны или же бессмысленно прочерчены косой насечкой, лотос — в виде треугольничка или перевитого «жгута», ноги (брюки) сделаны нечетко, а ступни вообще на большинстве бляшек не прорисованы. На одной из блях вместо углублений, подчеркивающих наиболее выразительные части фигурки, в отливке получились отверстия с неровными краями.
Четыре бляшки с прорезью имеют форму почти правильно-полукруглую, по краю они так же, как и все остальные бляхи этого набора, декорированы чередующимися кружками и овалами (рис. 5, 6). Нижняя часть бляшки прямая и у отверстия сильно потертая (стерта не только позолота, но немного и серебряная основа). Человеческая фигура на бляшках этого типа представлена в неожиданной и оригинальной позе — в левом повороте лежащей или, скорее, летящей над отверстием бляхи. Голова фигурки приподнята, лицо изображено в «три четверти», ноги вытянуты, согнутые в локтях руки держат, как бы прижимая к груди какой-то длинный «шарф», спускающийся двумя треугольными лопастями по обеим сторонам отверстия. Этот «шарф» аналогичен, очевидно, тем «трехчастным крыльям», которые изображены также крепко зажатыми в кулачки на фигурках вышеописанных бляшек. Аналогичны и остальные детали костюма и прически, особенности лица — с большими глазами и широким носом. На лбу повязка, поддерживающая волосы, в ушах серьги, на шее широкая гривна (воротник?). От плечей отходят короткие прямоугольные лопасти развевающегося «шарфа», а от затылка— трапециевидная лопасть головной повязки. Поскольку фигура дана «в полете», одежда на ней как бы развевается, что в свою очередь создает впечатление стремительного движения. Рукава и брюки также покрыты штрихами, подчеркивающими движение. На всех бляшках (даже сильно стертых) отчетливо выделяется маленькая, немного изогнутая ступня ноги.
В настоящее время трудно восстановить местоположение на поясе всех блях этого роскошного убора. Ясно только, что пряжка находилась справа, поскольку обнаружена была у локтя правой руки (рис. 2). Помимо пряжки точное местонахождение зафиксировано еще для двух бляшек этого пояса, имеющих вид «кошачьих головок» с острыми ушками и выделенными рельефом близкопосаженными глазами (рис. 5, 7). Бляшки лежали симметрично на обеих тазовых костях, очевидно, являясь наконечниками тонких ремешков, спускающихся от пояса вниз по бедрам. Этим бляшкам примерно соответствуют по расположению в области поясных позвонков две бляхи с отверстиями: видимо, ремешки укреплялись именно в этих бляшках, продеваясь через отверстия (рис. 2).
Последним предметом, обнаруженным в области грудной клетки скелета, но не относящимся, видимо, ни к одежде, ни к предметам обихода умершего, является довольно массивный, сильно окислившийся и развалившийся железный стержень (длиной примерно 10 см). Форма и назначение его неясны. Возможно, человек был убит этим предметом, являвшимся обломком копья (или иного оружия), застрявшим в груди.
Погребение 3 данного комплекса, находившееся к югу от погр. 2, также было помещено в прямоугольной яме размером 2x1,05, глубиной 0,8 м, с ровными вертикальными стенками (рис. 7). Перекрытия над ямой не было, на ровном полу не прослежено никаких следов подстилки. Погребенный ребенок был уложен вытянуто на спине с вытянутыми вдоль тела руками, ориентирован головой на северо-запад, лицом вверх. В целом сохранность скелета хорошая, только череп распался по несросшимся еще швам и потревожены (вероятно, грызуном) кости правой руки: плечевая кость немного сдвинута к грудной клетке, и полностью отсутствуют косточки кисти. Судя по тазовым костям, ребенок был мальчиком, а по не полностью сменившимся молочным зубам можно примерно определить его возраст — 7—8 лет.
У черепа, между ним и стенкой могилы, был помешен запас пищи, от которого сохранилась бедренная баранья кость и сильно проржавевший небольшой ножик со следами деревянной рукояти.
В ногах погребенного, частично перекрывая кости ступней, находились останки молодого коня (жеребенка): череп, ориентированный мордой на север, и две передние ноги, отчлененные, как и в предыдущем погребении, по третий сустав. Рядом с ними были обнаружены обычные удила с гвоздевидными псалиями (рис. 7, 6) и остатки сбруи в виде разбросанных у ног мальчика среди конских костей и на черепе 30 листовидных небольших бляшек и 6 вытянутых пятиугольных наконечников (рис. 7, 4, 5). Все они были вырезаны из тонкого серебряного листа (почти фольги) и служили обкладками деревянных, соответствующих форм бляшек. Конструкцию оголовья восстановить, естественно, нельзя, можно только предположить, что наконечники были помещены по три с обеих сторон головы на перекрестиях трех ремней (рис. 7, 5).
В пространстве, ограниченном правой рукой, нижними ребрами и тазовой костью мальчика, компактной кучкой лежали пять бараньих астрагалов (бабки), бывших его игрушками.
Набор украшений весьма скромный. По обеим сторонам черепа найдены кольчатые бронзовые серьги, сделанные из круглой в сечении проволоки с несомкнутыми концами (рис. 7, 2). На правую руку был надет простой бронзовый проволочный браслет, изготовленный из той же бронзы, что и серьги (рис. 7, /). На указательном пальце левой руки обнаружен серебряный щитковый перстенек (рис. 7, 3). Овальный щиток и отходящие от него в обе стороны «тяги» вырезаны из тонкого листа и согнуты затем на пальце (концы обеих «тяг» не запаяны и заходят один за другой).
Рассматривая погребальный обряд этого комплекса в целом, прежде всего следует констатировать, что оба погребения, а также и первая (разоренная) могила — бескурганные. Их взаимное расположение, одинаковая ориентировка могил, сопровождающий погребения инвентарь, на датировке которого мы остановимся ниже, свидетельствуют о его единовременности.
Подробно ознакомившись с деталями обряда двух захоронений, мы можем констатировать, что они отличаются предельным единообразием, выражающимся:
1) в форме могильной ямы (обширная, простая, без приступок, плечиков и подбоев);
2) в ориентировке погребенных головами на запад;
3) в их положении в яме (вытянуто на спине);
4) в со¬провождении умерших захоронениями останков коня (головы и ног);
5) в помещении ритуальной пищи;
6) в сопровождении покойника личными вещами (бытовыми, воинскими, украшениями) и конской сбруей (удилами, стременами, оголовьем с богатым наременным набором блях).
Выявляющиеся между погребениями различия, совершенно очевидно, следует объяснить разными возрастными категориями умерших. Погребение мужчины характеризуется захоронениями головы и ног взрослого коня, ритуальной пищей в нем служили части коровьей туши и питье, наполнявшее кувшин. Кроме того, воина сопровождали колчан со стрелами и, вероятно, не дошедший до нас лук; в одежде особое место занимали роскошный воинский пояс, а также золотые серьги и обтянутые золотой фольгой пуговицы. Мальчик погребен вместе с головой и передними ногами жеребенка, ритуальная пища у него — мясо барана, украшения очень скромные (бронзовые), а оружие и пояс отсутствуют. Возрастные и половозрастные различия в инвентаре, а также в составе пищи и возрасте коней в зависимости от возраста и пола погребений — типичное явление для погребальных языческих обрядов всех народов мира. В частности, в известном Зливкинском праболгарском могильнике (IX в.) мясо баранов помещали в погребения в качестве ритуальной пищи не только детям, но и мужчинам, а мясо коров — исключительно женщинам [2, с. 92]. Однако в данном случае, как было сказано выше, кости коровы были обнаружены в мужском погребении, а женское, определенное нами по сопутствующему инвентарю (украшениям и особо роскошной сбруе), разрушено, поэтому осталось невыясненным, мясо какого животного должно было сопровождать женщин.
К какому же народу или этносу относились, судя по обряду, обнаруженные захоронения? Ближайшую аналогию этому обряду мы находим среди венгерских захоронений, относящихся к так называемой эпохе «завоевания родины» (X — начало XI в.). Они практически характеризуются всеми шестью выделенными нами на материалах двух погребений признаками [3, с. 305—329, рис. 52, 59, 62, 66; 4, с. 125, рис. 2; 5, рис. 1; 6, с. 176—188 и др.]. Правда, там нередко кости коня находятся не в ногах скелета, а слева от него, а сбруя обычно укладывалась в ногах погребенного или рядом с останками коня, но, видимо, это не имеет большого значения, поскольку и в нашем маленьком могильничке в одном погребении сбруя — в головах, а в другом — у ног (рядом с головой коня).
Помимо собственно венгерских захоронений близкий погребальный обряд прослеживается и в синхронных могильниках Волжской Болгарии и Башкирии [7, с. 161, рис. 2 и 3; 8, рис. 16, 25, 28, 31, 36, 39]. В бескурганных могильниках Волжской Болгарии в настоящее время зафиксирован довольно значительный процент погребений с частями коня, уложенными обычно в области ног умершего (нередко над ними), и с ритуальной пищей (мясом коней, коров, овец). Скелеты, как правило, ориентированы головами на запад, в могилы помещали личные вещи, украшения, сбрую [9, с. 23, рис. 9, 10; 10, табл. X, XII, XVI, XXI, XXIII—XXV]. Однако заметны и довольно существенные различия в ритуале: могилы очень тесные, с приступками и подбойчиками, в которые и помещали останки коней и утварь, на дне могил прослеживаются следы огня (угли), подстилки, над погребениями — различные перекрытия. Весьма характерно то обстоятельство, что в могильниках, которые относятся к ранним болгарам, подавляющее большинство скелетов частично или полностью нарушено, что является наиболее распространенным ритуальным действом в погребальном обряде древних болгар. Среди волжских могильников IX—X вв. некоторым своеобразием обряда выделяется Больше-Тиганский [7, с. 158—178]. В нем чаще, чем в остальных, попадаются большие, просторные прямоугольные могильные ямы и неразрушенные скелеты, ориентированные головами на запад и сопровождающиеся останками коней, пищей и разнообразным инвентарем. Их более остальных мы можем сравнивать и сближать с нашими (ингульскими) захоронениями. Интересно, что в ряде венгерских погребений, в Танкеевском и Больше-Тиганском могильниках, в мужских погребениях на лицевых костях или только глазницах были обнаружены «маски», вырезанные из тонкой серебряной фольги [11, с. 154, рис. 6; 12, с. 168—176], и «наглазники» — округлые или прямоугольные серебряные пластинки с отверстиями для пришивания к ткани, которой, видимо, покрывалось все лицо [7, с. 161]. Эта характерная деталь обряда в несколько измененном виде прослежена и в мужском ингульском погребении: так, как мы видели, вся верхняя часть покойника была покрыта тканью, обшитой мелкими бляшками (рис. 2).
Что касается башкирских аналогий, то основным их отличием от всех вышеописанных является подкурганный обряд погребения [8]. Кроме того, следует признать, что башкирские погребения по деталям обряда значительно ближе к волжским — болгарским, чем к венгерским. К тому же в них много реже помещали останки коней, заменяя их сбруйным набором, уложенным, правда, как и кости коня, в ноги или на ноги захороненного.
Однако большее или меньшее сходство погребальных обрядов примерно синхронных могильников Южного Урала, Поволжья — Прикамья, Среднего Подунавья и Поднепровья (Приингулья) очевидно. Оно еще в большей степени проявляется при сравнительном анализе их погребальных инвентарем.
Вопрос о близости культуры венгров времени «завоевания родины» с одновременными или немного более ранними культурами крайних восточных областей европейских степей поднимался в литературе неоднократно. В последние десятилетия были опубликованы материалы, во много раз увеличившие фактический материал, подтверждающий эту близость. Вещевой комплекс ингульских погребений полностью вписывается в растянутую по всей европейской степи «культурную общность».
Прежде всего следует отметить синхронность их с венгерскими. Датировка комплексов опирается на следующие материалы.
1. Красноглиняный кувшин так называемого «тмутараканского» типа. Начало производства подобных кувшинов относится к IX в., расцвет — к X, затухание —к началу XI в. [13, с. 248, 249, 260; 14, 54—59]. Кувшин :из погребения был изготовлен в период расцвета, около середины X в. В могилу он попал, видимо, позже, поскольку за время долгого использования у него было отбито горло и, судя по затертости излома, его не сразу после поломки поставили в могилу.
2. Наконечники стрел сохранились очень плохо, однако один из них явно принадлежит к типу 63 «лавролистных» наконечников, относимых А. Ф. Медведевым к X в. [ 15, с. 74, табл. 16].
3. Стремена «с выделенной петлей» — самый распространенный вид в степях на протяжении почти 400 лет (VII—X вв.). Представленный в погребении тип этих стремян (приземистые с массивной прямоугольной петлей, не отделенной от стремени «шейкой», и с одним центральным жгутом, укрепляющим подножку) появились в степях в самом конце периода бытования подобных стремян, т. е. в X в. Аналогии им хорошо известны в южноуральских древностях, близкой формы стремена най¬дены были в Больше-Тиганском могильнике [7, рис. 5], и практически единственной формой они являются в погребениях венгров периода «завоевания родины».
То же можно сказать и об удилах с «гвоздевидными» псалиями. В более раннее время подобные псалии были тоньше, выступы для ремней на них имели более «изысканную», фигурную форму. Массивные псалии с выделяющимися головками — поздняя форма этого типа. Аналогии, естественно, встречаются в тех же комплексах, что и поздний тип стремян с петлей,— в основном в южноуральских и венгерских материалах X в.
4. Остановимся на наборе личных украшений во всех трех захоронениях. Серебряная женская серьга имеет точные аналогии в венгерских древностях X в. [3, рис. 72, мог. 42] и в Танкеевском могильнике [10, табл. III, погр. 82; табл. XV, погр. 481; табл. XXI, погр. 690], на Южном Урале [8, рис. 58, 13]. Эта форма серег — позднее подражание обычным салтовским серьгам с подвеской, состоящей из нескольких дутых шариков. Таким же «перерождением» салтовской формы является перстень со стеклянной вставкой. Вставка у него слишком крупная, и, главное, «лапки», держащие ее, небольшие и сглаженные. Этот тип перстней попадается в Танкеевском [10,табл. XII, погр. 351], Больше-Тиганском могильниках [16, рис. 3—7], южноуральских древностях [8, рис. 38, 54, 63]. Бронзовые браслеты из тонкой проволоки, появившиеся пластинчатые браслеты, серьги в виде небольших колечек — характерные «рядовые» украшения степняков в X и XI вв. Что же касается бус, то все определимые (непатинированные) их типы относятся к салтовской эпохе (во всяком случае к IX в.), хотя некоторые типы попадались я в Танкеевке [10, табл. XXX]. Следует учитывать, что обнаруженные в разоренном погребении бусы сильно потертые, вероятно пережившие несколько поколений хозяек: ожерелья часто передавали по наследству, поэтому в поздних комплексах нередко встречаются ранние типы бус.
Итак, как мы видели, материалы ингульского могильника вполне соответствуют времени распространения в степях описанного погребального обряда. Однако самые показательные и яркие данные для датировки и определения «культурной» принадлежности комплексов дают нам разнообразные и разные по назначению бляшки и бляхи, обнаруженные в погребениях: сбруйные, поясные, декоративные.
Подавляющее большинство декоративных бляшек из мужского погребения представляет собой варианты так называемых лунницевидных с полушаровидными выступами по сторонам. Первый вариант — двойные продольные (с двумя выступами на каждой стороне — рис. 4, 3), второй— двойные в поперечном и продольном измерениях (двойные лунницы и двойные выступы — рис. 4, 4). Третий вариант этого типа бляшек был обнаружен среди предметов серебряного конского убора из разрушенного захоронения (рис. 1,7). Этот вариант представлен серебряными продольными тройными бляшками с тремя выступами с каждой стороны. Бляшки этого типа во всех вариантах особенно широко распространены в могильниках Южного Урала [8, рис. 15, 24, 26, 30, 33, 34, 44, 57, 58]. В Волжской Болгарии они известны только в Больше-Тиганском могильнике [7, рис. 3, 6], в Венгрии их нет. Стоит только упомянуть, что на одном из золотых кувшинов, знаменитого Нагисентмиклошского клада чешуйчатый бордюр, перевивающий четыре «клейма» с изображениями [17, рис. 1 —14], весьма напоминает плотно соединенные друг с другом (как на южноуральских налобных повязках и поясах) лунницевидные бляшки (см. [8, рис. 33, 44, 57]). Как бы там ни было, но благодаря этим бляшкам ингульские захоронения приобретают дополнительное значение весьма крепкого связующего звена между венгерскими и восточноевропейскими степными древностями X в.
Богатейший серебряный сбруйный набор из разрушенного погребения является по существу уникальным, так как точные аналогии ему неизвестны. Тем не менее мы можем, прежде всего стилистически, связать его с описанными выше бляшками, поскольку выпуклые «рифленые пояски», пересекающие их гладкую поверхность посередине, напоминают плотно соединенные полушаровидные выступы на бляшках-лунницах. Бляхи-тройчатки обоих типов, входящие в этот убор, очень характерны для сбруйной «гарнитуры» того времени, причем следует подчеркнуть, что особенно многообразны они в южноуральских и сибирских древностях. Наибольшее распространение там получили два типа: с гладкой круглой «сердцевиной» и гладкими же трапециевидными «лучами»; с выпуклой, иногда орнаментированной сердцевиной и «гроздевидными лучами» [8, рис. 13, 15, 17, 20, 26, 27, 29, 31, 34]. Никакого внешнего сходства эти бляхи с ингульскими не имеют. Следует отметить, что в какой-то мере второй (утяжеленный) тип ингульских блях-тройчаток можно сравнивать с бляхами, встречающимися иногда в позднеаварских погребениях [16, табл. 262, 272]. Только там они снабжены своеобразной металлической «бородкой», отходящей в виде четвертого «луча» от выпуклой сердцевины. Несмотря на значительную хронологическую разницу, отделявшую их от ингульских, вероятно, в данном случае можно все же говорить об их сходстве, учитывая традиционность и устойчивость конских украшений в среде европейских кочевников вплоть до конца X в. Что касается трех гладких литых наконечников этого убора, то аналогии им встречаются повсеместно — и в южноуральских, и в болгарских (волжских), и в венгерских захоронениях. Это же можно сказать и о литых бронзовых пряжке и бляшке с неподвижным кольцом из мужского погребения (найдены на колчане). Гладкие бляшки с неподвижным концом известны и в салтовских древностях, в комплексах, относящихся ко времени не позже конца IX в. (например, в Дмитриевском могильнике). Обломки вырезанных из серебряного листа фигурных накладок из разрушенного погребения абсолютно тождественны седельным накладкам, обнаруженным в южноуральском, так же как и в ингульском женском, захоронении, датирующемся X в. [8, рис. 33].
Большой интерес представляют и обломки тонких золотых пластин — обтяжек двух деревянных пуговиц. На них был оттиснут орнамент, в настоящее время сильно сглаженный. Однако можно все-таки разобрать, что он состоял из трех отделенных гладкими двойными «жгутами» секций, в каждой из которых помещен растительный узор (цветок с обрамляющими его листьями). Создается впечатление, что этот узор из «жгутов» и растений был оттиснут на довольно большом листе фольги, а за¬тем отдельные куски этого листа пошли для обтяжки деревянных предметов (рис. 4, 1). На одной пуговице слияние жгутов (с кружочком в месте слияния) попало в центр пуговицы, и поэтому орнамент вокруг расположился правильной трехчастной розеткой; на другую пуговицу попал узор между двумя соединениями жгутов, и поэтому он выглядит неясным и беспорядочным скоплением линий и растительных побегов.
Тем не менее если мы будем рассматривать не обрывки фольговой пластины, а как бы «восстановленный» узор, то окажется, что аналогии ему следует искать скорее всего на пластинах, украшающих великолепные, хорошо известные в литературе «венгерские» сумки, датирующиеся X в. [18, табл. 49, 51—62]. По-видимому, кусок фольги положили на одну из таких пластин и оттиснули на нем сложный и пышный орнамент, который даже в фрагментарном виде был достаточно эффектным украшением для мелкой детали костюма. Следует сказать, что и в Венгрии попадались иногда в могилах обломки тонких пластинок с подобным оттиснутым орнаментом [18, табл. LХХ, 3].
Самой замечательной находкой в этом комплексе был, несомненно, поясной набор воина. Необычайные и совершенные по исполнению изображения на пряжке и бляшках не имеют аналогий. Не исключено, что длиннобородый старик на пряжке и молодой человек в различных причудливых позах на бляшках — персонажи какой-то восточной легенды или сказки. Смысловая расшифровка этих фигур, как и сложных картин на сосудах Нагисентмиклошского клада [17],тема отдельного исследования. Здесь же следует только указать, что декоративное оформление края щитка пряжки и бляшек в виде чередующихся овалов и кружков типично для большинства поясных наборов Больше-Тиганского могильника [7, рис. 4, 5, 12]. Характерно такое оформление края и для венгерских накладок и поясных бляшек [18, табл. XXXIV: табл. ХСIII, 1—111]. Совершенно ясно, что этот признак надежно позволяет включить роскошный набор в серию древностей эпохи «завоевания венграми родины».
Второй признак — два широкие, украшенные елочным узором листа с четырехлепестковым цветком между ними, помещенные на рамке пряжки. Стилистически эти листья сближаются со столь же широко развернутыми широкими листьями блях на венгерских сумках, которые также бывают покрыты орнаментом в виде тонкой, чаще, правда, односторонней насечки. Однако в данном случае нам важен принцип декорирования насечкой. Следует сказать, что он очень охотно применялся торевтами той эпохи не только на крупных бляхах, украшавших сумки, но и на таких шедеврах, как сосуды Нагисентмиклошского клада, и на наиболее роскошно орнаментированных поясных бляшках и конских уборах, относимых исследователями к X в. Среди последних особого внимания заслуживают два поясных набора. Первый — роскошный серебряный с позолотой и чернью — был найден в слое Саркела, точно датирован 965 г. [19, с. 62, рис. 2]. Второй — из золотых и серебряных блях — обнаружен в венгерской могиле у с. Крылос в Прикарпатье [19, с. 297-303, табл. СХХХIV-СХХХVII].
Открытое случайно в 1935 г., исследованное и описанное Я. Пастернаком крылосское погребение более полустолетия оставалось единственным несомненно венгерским памятником на территории нашей стра¬ны (3). И погребальный обряд, и инвентарь (от стремян и стрел до пояса и пуговиц) близки ингульским. Очевидно, мы можем уверенно говорить о принадлежности ингульского комплекса венграм эпохи «завоевания родины».
Благодаря данным Константина Багрянородного известно, что в степях между Днепром и Серетом примерно с середины IX в. и вплоть до последних лет этого столетия располагались кочевья венгров, называвших эту обширную территорию «Ателькузу» [21, с. 299; 22, с. 345—348]. В 895 г. венгры напали на Болгарию, а царь Симеон, придя к заключению, что не сможет справиться с ними своими силами, привлек к борьбе с венграми печенегов. Эти последние истребили, согласно сведениям Константина, всех не ушедших в поход венгров и захватили их пастбища и стада. После этого «Ателькуза» стала печенежской землей, а оставшиеся в живых венгры откочевали на запад (в Подунавье). Таковы факты, изложенные Константином Багрянородным и подтвержденные рядом других письменных свидетельств. Однако мы видели, что и крылосское, и ингульские погребения относятся к несколько более позднему времени, чем время пребывания венгров в «Ателькузе», которое устанавливается при анализе письменных источников. Это позволяет нам сделать вывод, что далеко не все венгры оставили восточноевропейские степи единовременно. Не говоря о том, что какие-то их группировки оставались в Волжской Болгарии, мы должны, видимо, признать, что и среди печенежских орд продолжали кочевать небольшие венгерские курени, или скорее всего аилы, т. е. семейные группы. Живя в чужой и нередко враждебной среде, венгры, естественно, вели круглогодичный кочевой образ жизни без постоянных мест стойбищ (летовок и зимников) и даже без постоянных маршрутов. В таких условиях у кочевников не могло образоваться большого могильника [23, с. 13—33]. Как правило, они помещали могилы в насыпи курганов предыдущих эпох или же сооружали их на ровной поверхности степи так, чтобы они были невидимы, а значит, и недоступны для грабителей. Небольшой семейный ингульский могильник был сооружен, как говорилось, единовременно, и после совершения погребальных обрядов могилы были тщательно скрыты. Так они сохранились до наших дней. Центральная могила принадлежала воину-лучнику. Судя по отсутствию сабли и малому числу стрел, он не был выдающимся военачальником, хотя драгоценный пояс и обилие серебра в могилах свидетельствуют о его принадлежности к военной аристократии. Погребенные рядом с ним женщина и мальчик были, видимо, членами его семьи, погибшими одновременно с ним, вероятно, в одной из стычек, постоянно происходивших в степях между отдельными кочевьями, не объединенными сильной центральной властью.
1 Вещи были переданы в Кировоградский государственный педагогический институт им. А. С. Пушкина учеником Субботцевской средней школы В. Ольшевским. Благодарим учителя А. Н. Якимчука за дополнительную информацию о находках.
2 Сохранность костей хорошая, но специальное антропологическое определение скелетов (из погр. 2 и 3) не проводилось.
3 Следует отметить, что к памятникам этого круга безусловно относилось и захоронение воина, случайно обнаруженное в Днепропетровской обл., у с. Манвеловка, при земляных работах. От него остались некоторые вещи (в том числе серебряная «маска»), сведения об ориентировке могилы по оси запад — восток и о погребении рядом с человеком костей коня [20, с. 261—266].
