Приступая к рассмотрению интересующей нас темы, следует прежде всего остановиться на анализе происхождения слова «котел» и применении этого термина в настоящее время в археологической литературе.
В специальной литературе «сосуд, изготовленный из листовой меди, обычно с округлым дном и небольшим раструбом кверху, служащий для приготовления пищи», называется «казан», а иногда «котел» (1). Однако под «котлом» чаще всего имеют в виду литой сосуд значительных размеров, в основном изготовленный из чугуна и железа (2). Особенно часто этот термин применяется в технике (3).
Этимология обоих терминов различна. Если «казан» — слово, заимствованное у тюрок,— kazan, то «котел» происходит от германского katils, которое в свою очередь происходит от латинского katillus — сосуд (4).
В археологической литературе мы повсеместно встречаемся с термином — «котел» — для определения как глиняных, так и литых и кованных бронзовых, медных, чугунных и железных сосудов.
Рассматривая в данной статье изготовленные из листовой меди (бронзы), обычно с округлым дном, прямыми или слегка раструбными кверху стенками сосуды для приготовления пищи у тюркоязычных народов, считаем правомерным употреблять термин «казан» как наиболее правильный и соответствующий действительности.
Наиболее ранние, близкие конструктивно к рассматриваемым нами (5) казаны IV—V вв. Их находят в составе погребального инвентаря, часто с вещами полихромного стиля, на территории Северного Причерноморья и Западной Европы (6). Известны они и на Кавказе в богатых аланских погребениях (7). В предшествующую хазарскую эпоху в степях Восточной Европы наибольшее распространение получают глиняные и железные котлы (8).
Казаны поздних кочевников не привлекали до сих пор специального внимания исследователей, однако вопрос об их этнической принадлежности впервые был затронут С. А. Плетневой. При характеристике пятой группы кочевнических памятников, отнесенных ею к местному допеченежскому населению донецких степей, наличие в погребениях казанов, равно как и керамики, определялось С. А. Плетневой как один из характерных признаков указанной группы памятников (9). В основном же они публиковались в числе прочего инвентаря из позднекочевнических комплексов или разрушенных курганов. Так, были изданы два медных казана из Ровенского и II Лолинского (10) могильников в Поволжье, один происходит из раскопок Г. Т. Ковпаненко на Херсонщине у с. Балтазаровка, 13 км (11). Описание еще одного казана, найденного в разрушенном кургане па Херсонщине, дано в статье И. А. Молодчиковой (12).
В классификации кочевнического инвентаря, предложенной Г. А. Федоровым-Давыдовым, имеется раздел о бронзовых сосудах, где учтено семь типов бронзовых чаш (13). Лишь в одном случае находка определяется как котел — раздел Б, тип I (14). К сожалению, в этой работе рисунки чаш даны не в масштабе и размеры их в тексте не указаны, что затрудняет сопоставление имеющихся у нас казанов и чаш, опубликованных Г. А. Федоровым-Давыдовым. Ссылаясь на аналогичные находки чаш в материалах XIV в. из Сарая, автор тем самым определяет время их бытования. Нам кажется неправомерным выделение типов В-II и В-III в раздел бронзовых чаш. Чаши, согласно своей функциональной принадлежности, определяют и форму. К этой форме близки чаши типов В-I, В-IV, В-V. Определение сосудов типа В-II и В-III как чаш не дает объяснения необходимости наличия ручки-дужки, указанной на данных сосудах, и их размеров. По-видимому, более правомерным была бы классификация данных сосудов как котелков, что связано с их формой, размерами и наличием ручки-дужки. В коллекциях музеев Новочеркасска, Ворошиловграда, Днепропетровска, Запорожья и Артемовска нами обнаружено 10 казанов несомненно кочевнических, но носящих наименование «казацких», «турецких» и др. (15).
Выяснение места и обстоятельств их находок, а также их аналогичность казанам из датированных кочевнических погребений позволяет, как нам кажется, относить и данные изделия к памятникам кочевников южнорусских степей XII—XIII вв. и рассматривать в нашей статье.
В настоящее время нам известно в общей сложности 37 находок кочевнических казанов, сосредоточенных на относительно узкой территории степей от Днепра до Волги. По технике изготовления они могут быть разделены на три типа.
К I типу (рис. 1, 2) нами отнесено 19 казанов с прямыми стенками, изготовленных из двух листов металла, соединенных между собой простым прокованным швом. Отличия в наклоне стенок и форме венчика позволяют выделить подтипы сосудов.
Подтип 1 (6 экз., рис. 1, 1—5) — сосуды со слегка расширяющи¬мися кверху стенками, выпуклым дном и отогнутым прямым венчиком. Плоские железные ручки вставлены подвижно в петли, которые прикреплены к стенкам казана заклепками. В подтип 1 включены три казана из исследованных погребений в Поволжье (II Лолинский, 1, Ровенский, 2, могильник на Иловле, 3), один из Новочеркасского музея в Подонье (4), два из Приазовья (Новоивановка, 12; Отрадовка, 15).
Подтип 2 (6 экз., рис. 1, 1—3) представлен цилиндрическими сосудами со слегка округлым дном, отогнутым и загнутым к бортам венчиком. К данному подтипу нами отнесены четыре казана из погребений в Поднепровье (Тимашевка, 22; Вiльна, Украiна, 32; Лиманцы, 36; Павловка, 34) и два из Приазовья (Провалье, 7; Курахово «Великая Могила», 20).
Подтип 3 (4 экз., рис. 2, 4)—сосуды с сужающимися кверху стенками, отогнутым венчиком и слегка выпуклым дном. Один из них, хранящийся в Ворошиловградском музее (10) по нижней части тулова украшен орнаментом в виде меандра. Второй обнаружен в нарушенном погребении у р. Грузской в Приазовье (№ 13). Еще два казана происходят из разрушенных в 1972 г. погребений на Харьковщине (с. Берестовое, 18, 19).
Подтип 4 (2 экз., рис. 2, 5, 6) отличается значительно от предыдущих по форме. Слегка выпуклый корпус сосудов конусообразно расширяется к полусферическому дну. Венчик, поднимающийся уступом от узких плечиков, немного расширяется, край его отогнут наружу и образует бортик. Поясок, отделяющий венчик от тулова у одного из казанов (Новочеркасск, 6), орнаментирован штрихами по всей окружности. Казаны данного типа в основном выкованы из одного листа и по размерам сравнительно невелики. Высота их колеблется от 15 до 30 см, а диаметр — от 20 до 40 см (рис. 2, 5,6}. К венчику приклепаны петли с расходящимися концами, в двух случаях концы петель перекрещены. На тулове одного из сосудов из Новочеркасского музея (5) имеется клеймо мастера в виде двух цветков (рис. 2, 7). Наличие клейма на стенке казана говорит о возможности их производства определенной мастерской или мастером по заказу.
Тип II (рис. 3 и 4) представлен 12 сосудами подцилиндрической формы, изготовленных из нескольких листов меди (бронзы), соединенных между собой заклепками. По своей форме они могут быть разделены на два подтипа.
Подтип 1 включает 8 казанов (рис. 3, 1—7). Стенки сосуда соединены между собой и с дном заклепками, идущими в один ряд с равным интервалом. Изменение профиля стенок незначительное. Наблюдается слабое расширение стенок к венчику и иногда небольшая округлость. В одном случае венчик и край дна казана окованы железной полоской (Ажинов 1, 8). Пять сосудов происходят из погребений в Подиепровье (Александрополь, 21; Большая Белозерка, 23; Софиевка, 27, 28; Красный Подол, 35), а два в низовьях р. Кальмиус (Октябрьское, 16; Приморское, 17).
Подтип 2 (рис. 4, 7—4) представлен 4 экз. Стенки сосудов, изготовленные из нескольких кусков меди и соединенные заклепками (иногда в два ряда), сужаются к венчику. Венчик прямой, в одном случае слегка отогнут. Ручки петлеобразные. Дно почти прямое, слегка выпуклое. С одним из казанов, обнаруженных в Подонье (Нижняя Козинка, 8), находился железный крюк для подвешивания над огнем (рис. 1, 6). Два других найдены в Приазовье (Никифоровка, 11; Изюм, 14), один происходит из разрушенного кургана на Херсонщине (Широкое II, 31).
В тип III выделено б казанов (рис. 4, 5—7) отличающихся от предыдущих системой соединения стенок и днища. В данном случае мастером была избрана более сложная техника соединения швов, представляющая собой своеобразный замок. Языки, идущие по краю одной стенки, были впущены в специальные прорези в другой, а затем загнуты и расклепаны. Такая система крепления, по-видимому, была не столь эффективна, и казаны, сделанные в этой технике, очень редки (24, 25, 26, 29,33,37).
Полные аналогии казанам из кочевнических погребений XI—XIII вв. нам не известны. Однако, как мы уже указывали, они бытовали в более раннюю эпоху. Так, при раскопках аланского могильника у Кисловодска был найден бронзовый казан в погребении вождя и два — в других комплексах. Находки датируются А. П. Руничем V—VIII вв.(16). Известны котлы и в богатых погребениях Лядинского могильника, относимого к мордовским памятникам (17). Железные котлы, близкие по форме и технике изготовления, есть в материалах салтовской культуры VIII—X вв. Указывая на особое место их в быту у кочевников, С. А. Плетнева подробно останавливается на описании формы и реконструкции такого котла (18). О более длительном бытовании их в Подонье говорят находки фрагментов ручек и петель от котлов при раскопках Саркела (19). Нельзя не упомянуть о медных (бронзовых) котелках, отличающихся от рассматриваемых нами казанов меньшими почти в 2 раза размерами, из II Агафоновского могильника в Пермской области (20).
Отсутствие казанов в материалах раскопок памятников оседлых народов, примыкавших к кочевой степи, позволяет считать их находки у кочевников продуктом местного производства, тем более что находки близких и аналогичных сосудов в более раннюю эпоху могут говорить о преемственности позднекочевнических казанов от более ранних. В пользу нашего мнения о местном производстве казанов говорит и их распространение на территории, которая постоянно находилась под властью кочевников и даже была центром половецких группировок (рис. 5) (21).
Рассматривая условия находок казанов в погребальных комплексах кочевников, попытаемся выявить возможную взаимосвязь определенного типа сосудов с каким-либо погребальным обрядом и их хронологические рамки. Выше мы говорим о том, что часть известных в настоящее время казанов происходит из разрушенных курганов или депаспортизована. Так, из 37 только 22 сосуда входит в состав более или менее документированных комплексов (22). Погребальный обряд этих захоронений не составляет единого целого. Взяв за основу ориентировку погребенных, мы можем разделить имеющиеся в нашем распоряжении комплексы на две группы.
Первая группа (11 погребений) характеризуется вытянутым на спине положением погребенного, его западной ориентировкой и наличием чучела или полного скелета взнузданной и оседланной лошади. Мужской пол умерших, погребальный инвентарь, отличающийся богатством и разнообразием наступательного и защитного оружия, дает возможность считать погребенных представителями военной аристократии кочевнического общества. Яркий образец погребений первой группы дает курган «Великая могила» у г. Курахово (20). Захоронение воина сопровождалось кроме богатого инвентаря еще захоронением коня и лежащими рядом слугами.
Вторая группа (8 погребений). Это трупоположения с восточной ориентировкой. В отличие от погребений первой группы признаки всадничества для данной категории не являются закономерными. Наличие даже сбруи в них не всегда обязательно. Но это не говорит о бедности умершего, данные погребения по богатству инвентаря, его ценности значительно превосходят погребения первой группы. В числе особенностей второй группы мы считаем также наличие в ней женских погребений (23).
В вопросах хронологии позднекочевнических памятников нет еще единого мнения о датировке тех или иных комплексов и могильников (24). Однотипность инвентаря в погребениях разных веков затрудняет возможность создания хронологической шкалы. Однако в работах Г. А. Федорова-Давыдова и С. А. Плетневой проведена систематизация и установлены определенные хронологические рамки некоторых категорий вещей, встречающихся в кочевнических погребениях (25). Сравнивая их с аналогичными находками инвентаря в погребениях с казанами, мы можем продатировать имеющийся в нашем распоряжении материал. Так, сбруя погребений, в которые входят двухсоставные удила с круглыми в сечении кольцами, не превышающими диаметр 7 см, и длиной одного стержня грызла до 8 см имеют аналогии в древнерусских и кочевнических древностях и датируются XII—XIII вв. (26). Стремена, в основном аналогичные стременам типа В-II, Г-I по системе классификации Г. А. Федорова-Давыдова (27), В-I, Д-II, Д-III по классификации С. А. Плетневой (28), также датируются XII—XIII вв.
В состав оружия погребений с казанами входят сабли, наконечники стрел, копий или дротиков, колчаны, кинжалы, шлемы, кольчуги. Ни разу не встречены богато орнаментированные обкладки колчанов золотоордынского времени (29). Наконечники стрел в данных комплексах весьма разнообразны. Однако среди них нет образцов, известных с татаро-монгольского нашествия,— более крупных и массивных по размерам, чем половецкие (30).
Наиболее показательными, как нам представляется, для хронологии данной группы памятников могут служить украшения, парча и керамика, находимая в комплексах с котлами.
Помимо сбруи и оружия в погребениях с казанами попадались надежно датирующие их стеклянные и витые серебряные браслеты, витые перстни, амфоры XII — начала XIII в., обрывки византийской и сицилийской парчи XII и XII—XIII вв. и т. п. (31).
Находки позволяют датировать позднекочевнические погребения с казанами XII — первой половиной XIII в. С татаро-монгольским нашествием связывается гибель половецкой аристократии, увод ее в ставки монголов. Именно в этот период исчезает обычай установки каменных изваяний (32). По-видимому, тогда же исчезает обычай помещать казаны в захоронения, а вместо них в могилы клали только маленькие котелочки, мисочки и иногда медные стаканы.
Если в быту кочевников казаны использовались по своему функциональному назначению, то в погребениях они представляют, по нашему мнению, одну из интереснейших частей погребального ритуала. При изучении погребений с казанами и казанов из разрушенных курганов все исследователи обращают внимание на их законченность и наличие в них или рядом с ними остатков жертвенной пищи. Так, в погр. 8 Лолинского могильника (1) у казана находились кости барана и фрагмент деревянной миски. В казане из кургана «Великая Могила» у г. Курахово (20) оказался фрагмент такой же миски и кости птицы, а в Новоивановском погребении (12) лежали кости барана. Интересна находка деревянного черпака в казане из кург. 6ус. Провалье (7). Ритуальное назначение котлов в славянском погребальном ритуале хорошо иллюстрируется находкой железного котла с головой барана и скрамасаксами в кургане «Черная Могила» (33).
В среде кочевников также выполнялся определенный погребальный обряд, включавший в себя положение загробной пищи и заупокойную тризну, который совершался в честь умершего предка. Однако в данном случае захоронение погребенного с казаном, употреблявшимся в повседневной жизни для приготовления пищи группе людей, мог иметь и другой аспект. При похоронах богатого и влиятельного воина в погребение ставился казан как признак кормильца и главы рода, племени. Недаром, характеризуя силу и могущество хана Кончака, русская летопись отмечает «иже снесе Сулу, пешь ходя, котел нося на плечеву» (34). Не менее показательна этимология самого слова «казан», уходящая своими корнями в тюркский героический эпос (35).
Главный богатырь огузов — Казан-бек или Салор-Казан. «Он — глава витязей, бек беков Баюндур-хана! Он глава внутренних огузов, но ему подчиняются и огузы внешние». Он — «счастье могучих огузов», опора могучих джигитов. Он — самый могучий и самый прославленный из огузских богатырей (36).
Не менее интересен и показателен факт наличия казанов в женских позднекочевнических погребениях. Этот фактор еще раз подчеркивает, большое значение женщины в кочевом обществе. С. А. Плетнева весьма убедительно показала это при исследовании половецких изваяний (37). Не менее четко на это указывает эпическое произведение кочевников «Алпамыш». Вот как характеризуется роль Барчин — жены Алпамыша:
«Всем опора нам она, Барчин-Аим,
Вместо «Алпамыш» — «Барчин» мы говорим» (38).
Подводя итог сказанному выше, мы можем, по-видимому, считать установку казанов в погребение социальным элементом погребального обряда «поздних кочевников» XII — начала XIII в. Захоронения с казанами принадлежали, вероятно, представителям родовой и племенной аристократии кочевого общества, а казаны, как и боевые наборные пояса, являлись атрибутами, подчеркивающими высокое социальное положение умерших.
